Ньюгетские подземелья - Страница 3

Милон, Смерть Храбрых и Полит отправились с булонским почтовым экипажем.

Они везли с собой большой ящик, заключавший в себе сэра Джеймса, погруженного в глубокий летаргический сон.

Мармузэ, мисс Элен и Ванда ехали по железной дороге.

В Булони они все встретились.

Они остановились все в гостинице «Испания».

Мармузэ очень мало спал в ночь отъезда.

Он соображал и решил, что ему нужно побывать в Ньюгете, а потому он и велел Эдуарду дать депешу, что Рокамболь выехал уже из Булони.

Затем он написал два письма, из которых одно было адресовано к первому секретарю французского посольства, маркизу С., бывшему старым другом Феликса Пейтавена, то есть Мармузэ, а другое прямо во французское посольство. Как в первом, так и во втором он выставлял себя жертвой какой-то ошибки и просил о том, чтобы его освободили поскорее из Ньюгета.

— Ты отдашь эти письма, — сказал он Милону, — только через два дня после моего ареста.

— Слушаю, — ответил Милон, привыкший с некоторых пор беспрекословно повиноваться Мармузэ.

Приехав в Лондон, Мармузэ оживил сэра Джеймса и сдал его на руки присланному за ним от аббата Самуила фениану, и затем дождался спокойно той минуты, когда его арестовали.

Когда Мармузэ был приведен и посажен в Ньюгет, то он продолжал уверять всех, что его взяли по ошибке и что он не Рокамболь, но, несмотря на это, сэр Роберт поторопился поместить его к Серому человеку.

К несчастью, сколько он ни старался, но ни Серый человек, ни вновь приведенный француз нисколько не выдали себя, и даже сам Барнетт все более и более убеждался, что Мармузэ действительно не знаком с Серым человеком.

Мармузэ, между тем, не торопился болтать с Серым человеком, потому что он знал, что у него еще будет достаточно для этого времени.

Только на другой день Рокамболь начал говорить с Мармузэ, и то на таком языке, который никому не был известен в Лондоне.

Этот язык в Париже известен под названием яванского.

Это даже не язык, а просто жаргон, на котором в Париже говорят все дамы полусвета.

Его можно образовать из всякого европейского языка, прибавляя к каждому слогу слов перед или после слогов ее, ва, ей.

Через два часа после этого Рокамболь знал уже все, что произошло в Париже, начиная с падения Лимузена и кончая чудесным спасением ирландки Дженни и ее сына.

В то время, когда они говорили по-явайски, к ним вошел губернатор Ньюгета и остановился, как окаменелый, на пороге.

Сэр Роберт смотрел то на настоящего, то на мнимого Рокамболя, но не мог ни слова понять из их разговора.

— На каком это условном языке вы говорите? — спросил он. — По-явайски, — ответил Рокамболь.

Тогда сэр Роберт вздумал проверить его слова и призвал одного арестанта, бывшего сперва в Индии и говорившего по-явайски.

— Дик, — обратился к нему губернатор, — говорите ли вы по-индийски (т. е. на хинди)?

— Так же хорошо, как и по-английски.

— А по-явайски?

— Отлично.

— Я призвал тебя для того, чтобы поговорить с этими джентльменами.

— Хорошо тебе было в Индии? — спросил Серый человек.

— Нет, — ответил Дик.

— Почему же?

— Так ты понимаешь, что они говорят? — спросил губернатор.

— Точно так, ваше превосходительство.

Когда Дика увели, то губернатор снова обратился к Рокамболю.

— Джентльмен, — сказал он, — вы бы лучше сделали, если бы во всем сознались.

— А!

— И, главное, сказали бы свое настоящее имя|, чтобы нам было можно представить вас поскорее в суд.

— И приговорить меня к смерти?

— Почем знать? — сказал сэр Роберт с обычным своим смехом. — Быть может, милость королевы распространится и на вас.

— Милость королевы?

— Да.

— Ладно, знаю я эту милость.

— Королева очень часто милует приговоренных к казни.

— А государственный секретарь Департамента юстиции не ратифицирует акта о помиловании, и вас все-таки вешают. Очень вам благодарен, ваше превосходительство.

— Вы вправе защищать свою жизнь, как вам угодно, — сказал сэр Роберт. — Покойной вам ночи.

Когда губернатор хотел уже уйти, то его остановил Мармузэ и потребовал, чтобы тот выслушал его.

— Что же вам угодно? — спросил губернатор.

— Чтобы меня освободили отсюда, так как я не то лицо, за которое меня принимают, — ответил Мармузэ.

— Это еще увидим.

— Смотрите, ваше превосходительство, не раскайтесь потом, я ведь буду искать удовлетворения.

Сэр Роберт почувствовал себя как-то неловко и вышел.

После его ухода Рокамболь сказал Барнетту, что часа через два его выпустят.

— Но, — сказал Барнетт, посмотрев на Серого человека с выражением глубокой преданности, — мне хоть бы и совсем не выходить отсюда.

— Полно, мой добрый друг, тебе надо уйти!

— Зачем же?

— Потому что ты здесь больше не нужен. Ты не говоришь по-явайски.

Затем Мармузэ обещал выдать ему двести фунтов стерлингов и велел ему прийти через три дня в кабак Ианстона.

Барнетт ничего не ответил, но внутренне поклялся служить Серому человеку и отдаться ему всей душой и телом.

Между тем сэр Роберт перевел Рокамболя и Мармузэ в такую комнату, где был устроен особенный аппарат, при помощи которого он мог слышать все, что они говорили.

Но, при всем его рвении и старании, и это не принесло ни малейшей пользы, так как оба арестанта разговаривали на таком языке, которого никто не мог понять.

Губернатор и Петерсон выходили из себя, но все-таки не могли ничего узнать.

В эту же ночь сэр Роберт был разбужен главным секретарем французского посольства, приехавшим лично требовать немедленного освобождения ошибочно арестованного друга.